Принцессе Рапунцель и узнику замка Иф посвящается
Где-то за черными вздыбленными хребтами гор,
вечно хвастающими своими убеленными сединами макушками, поблизости от моря,
отливающего желтым в лучах находящегося в зените солнца, в стране, чьи жители
мнили себя живущими прямо под центром небосвода, - в общем, где-то там, среди
пагод и дворцов, напоминающих своими стенами и остроконечными изогнутыми
крышами причудливые иероглифы, давным-давно жила-была Принцесса. Имя ее я вам
не назову, ибо память моя больше напоминает решето, задерживая в недрах своих
лишь значимое и крупное и отпуская на волю то, что подобно воде – мимолетное и
приходящее.
Разумеется, Принцесса была хороша собой,
одарена талантами, смиренна в своих уроках и обязанностях, жила в роскоши и
неге, среди блеска величия своего отца, Великого
Императора, правда, немного меркнущем на фоне блеска золота
и драгоценных камней, но тем не менее… Все ее желания исполнялись немедленно,
буквально хватаемые слугами на лету, читаемые во взглядах, взмахе ресниц.
Казалось, не только прислуга, но и все четыре стихии без устали трудились ради
счастья и процветания этой девушки, духовного и телесного.
Но едва Принцессе исполнилось семнадцать, она
начала чахнуть, и красота ее, будто увядающий цветок, блекла и сворачивала
лепестки. Наша героиня худела, теряла аппетит с той же скоростью, что и интерес
к обычным дворцовым играм, сплетням и крошечным, но дорогим сюрпризам,
устраиваемым для нее встревожившимися воспитательницами и кормилицами.
Очень скоро со всех уголков страны к Принцессе
были созваны лекари и мудрецы, дабы решить вопрос: что же происходит с
бедняжкой, проклятие, яд или болезнь всему виной? Но, увы, дни проходили,
сливались в месяцы, а ответа тридцать три премудрых мужа не нашли.
Молчаливая, худая, бледная, похожая на тень,
гуляла Принцесса по дворцовым коридорам, шурша шелками, стуча каблучками своих
миниатюрных туфелек, участвовала в церемониях, осваивала изощренные тонкости
каллиграфии и искусства игры на кун хоу. С каждым днем все меньше здорового
блеска было в ее глазах и все больше чернильно-черной тоски.
И странно, что никто из лекарей и ученых мужей
не сообразил поинтересоваться у самой девушки, чего же ей не хватает, о чем она
тоскует.
У нее ведь было все. В том числе и сияющее,
светлое, как солнечный день новорожденной весны, будущее. В самом деле, о чем
тут тосковать? Глупости это.
О глупостях Принцесса и тосковала.
Заберется ли ветер в чуть тронутые осенней желтизной кроны
деревьев, зашепчется ли с листьями, заиграет ли с ветками - и кажется девушке,
что он зовет ее к себе – просвистеть над просторами, взмыть ввысь к пушистым
лодкам облаков. Капает ли вода, сбегая по желобу, отстукивая ритм времени и
дождя - и думается Принцессе, что, подчиняясь воле грозных туч, посылающих ее
вниз, на поля, сады и города, капля все равно хитро находит себе путь на
свободу – сквозь землю или же смешиваясь с темно-серыми бурными водами рек.
Отзовется ли голосу ее эхо, пока бродит Принцесса по своим покоям - и чудится,
что это душа ее отзвуком отскакивает от стен, мечется в поисках выхода и
затихает.
Все имела наша Принцесса, и была отрадой и
надеждой для всех, только одного она не имела – свободы. Так много ей хотелось
постичь и увидеть, но все, что видела и постигла девушка за годы своей пока
недолгой жизни, - тонкости придворного этикета, чужие премудрости, одни и те же
благодушно улыбающиеся лица, богатые и прочные стены дворца, деревья и дорожки
в дворцовом саду. И солнце, восходящее с восточной стороны ограды и исчезающее
на западной.
Эту ограду, окружающую дворец, отделяющую дом
Императора от вечно шумного и густого леса, Принцесса обходила ежевечерне,
сопровождаемая своей свитой, тоже служившей ей своеобразной оградой от всяких
несчастий, излишнего любопытства и неосмотрительности, так свойственным юности.
И вот однажды у нашей девушки получилось
ускользнуть от бдительного надзора. В буквальном смысле слова. Худенькая и
ловкая, она протиснулась меж прутьев ограды и оказалась прямо в храме леса,
торжественно окрашенном осенью, под высокими, беснующимися в порывах ветра
кронами деревьев. Медные листья, потяжелевшие, блестевшие точно мокрый шелк
из-за недавно прошедшего дождя, роняли крупные капли в пестрый волнистый ковер, и каких только красок не было в нем: пламенели
оранжево-красные, светилась охра, меркло тусклое золото, тлели багряные и цвета
засохшей крови. С губ Принцессы сорвался изумленный выдох, тут же
превратившийся в облачко пара, белесым дымком растворившееся в словно бы
позолоченном воздухе.
И подумала она, что в ее таком безрассудном и
безответственном поступке больше смысла и свободы, чем в годах безупречно
отслуженных чайных церемоний, традиционных поклонах, улыбках вельможам и
сановникам и столетиях долга наследника государя.
Рассмеявшись, звонко, от души, запрокинув
голову, широко распахнув объятия северному влажному ветру, забирающемуся под
одежду, покалывающему кожу, ослепнув от яркой голубизны неба, мозаикой
выложенной среди бронзы листвы и коричневых жил ветвей, Принцесса закружилась в
радостном танце. А затем, успокоившись, пошла вперед. За спиной остались
зовущие ее женщины, впереди смыкали строй исполинские кряжистые стволы
деревьев.
Но недалеко ушла девушка. На ее пути встала
другая ограда, более высокая, с более частыми прутьями, просочиться сквозь
которые мог разве что призрак. Ухватившись за обжигающе холодное, испещренное
каплями железо, Принцесса крикнула, вложив в свой зов все отчаяние и разочарование, разрывающие душу, а
после опустилась на колени, так и не разжав пальцы, сомкнутые на прутьях,
уткнувшись лбом в свою замерзающую руку.
Легкий шорох и звук дыхания заставили ее
очнуться и поднять голову. Прямо напротив своего лица, за прутьями ограды, она
увидела вытянутую серебристо-седую голову с лохматой гривой и двумя рогами, с
большим приплюснутым носом, от крыльев которого расходились тонкие длинные подрагивающие
усы. Янтарно-желтые круглые глаза дракона смотрели на нее по-звериному
бесстрастно.
Охнув, Принцесса поднялась на ноги, с
почтительным страхом разглядывая гибкое тело удивительного незнакомца,
устроившееся вдоль ограды и так контрастно выделяющееся среди красно-золотого
лесного убранства, будто необычная серебристо-серая лента явившейся раньше
времени зимы: четыре коротких когтистых лапы, кажущийся бесконечным хвост,
извивающийся по земле и переворачивающий листву, острые клыки в пасти, когда
дракон открыл ее, обдав девушку своим дыханием, дыханием
горных ледников и опревшей листвы. Но большее внимание привлекли обгоревшие остатки крыльев, сразу
за передними лапами - серебристые иглы, на их почерневших кончиках и задержала
она взгляд.
- И ты тоже несвободен, - печально произнесла
Принцесса.
- Я свободен, - возразил дракон,
приподнявшись, молниеносно перебрался через ограду и оказался рядом с девушкой.
- Прости, Ин-Лун, но твои крылья…
Дракон оскалился, черные луны зрачков
практически поглотили янтарь радужки.
- Они восстановятся.
Мгновение – и серебристое тело заключило
Принцессу в кольцо. Дракон, удерживаясь вертикально, приблизил гривастую морду
к лицу девушки. Теперь она и существо смотрели друг другу в глаза.
- Они восстановятся, - повторил Ин-Лун. – И в
тот день ты найдешь свои.
В полном понимании Принцесса кивнула. Не
колеблясь, спросила:
- Что с тобой произошло?
Осторожно вытянув руку, она коснулась жестких
серебряных волосков гривы. Солнечный луч, дерзко прорвавшийся сквозь кровлю
листвы, заиграл в них радугой.
- Я был слишком тороплив и хотел того, чего не
мог иметь, - последовало твердое, короткое объяснение.
- Что это означает?
В янтарных глазах взметнулся зеленый язычок
пламени.
- Что тебе следует вернуться к тем, кто
потерял тебя. Не ограда удерживает тебя, Принцесса. Найди то, что тебе нужно, в
себе самой.
С легким свистом из широких ноздрей дракона
вырвалось ледяное дыхание. Девушка инстинктивно закрыла глаза, чувствуя, как
брови и ресницы тяжелеют, покрываясь инеем, как мертвеет кожа щек и носа,
опаленная морозом. Но поток студеного воздуха исчез, она открыла глаза и успела
заметить серебряную молнию, устремившуюся в сумрачно-золотые покои леса.
Долго стояла Принцесса, ожидая нового
появления Ин-Луна, вглядываясь за прутья ограды до рези в глазах, но лишь
карканье ворон и тихая поступь зверей были ответом ее ожиданиям.
И девушка вернулась назад.
С того времени и до самой поры первой тонкой
корочки снега, в которую вмерзал уже коричнево-серый, умирающий покров опавшей
листвы, они виделись ежедневно – Ин-Лун, неторопливо двигавшийся вдоль ограды
со своей стороны, косолапя широко расставляемыми лапами, и Принцесса,
кутающаяся в теплую накидку, снова научившаяся улыбаться, вернувшая здоровый
цвет лица – со своей.
Он рассказывал ей о мирах и местах, в которых
жил или побывал, и волшебство его историй туманило взор и разум Принцессы
ярчайшими образами и острейшими впечатлениями. Она будто бы собственными
глазами видела дворец небесного владыки Хуан-Дина, расписанный звездным
сиянием, украшенный гобеленами из облаков, режущий блеск доспехов и оружия
храбрых воинов, сражающихся в лучах румяного рассвета, погружалась в глубь
Лун-Тана, расположенного высоко в горах, чьи воды были столь кристально чисты,
что казались завораживающим миражом, сплавом сини неба и белизны снегов,
окружавших их. Она могла ощутить пьянящий запах цветков персиковых деревьев в
саду фей и сочный, мягко-волокнистый нектар вкуса их плодов. Она была всем и
везде, и уже не Принцессой, наследницей, подчиненной обстоятельствам своего
рождения и крови, не своевольно сбегающей от присмотра девушкой, устающей от
череды похожих друг на друга дней, а много больше. И так – до тех пор пока
Ин-Лун не замолкал, прекратив ткать полотно магии своей истории.
И в тот день, когда поседевшая вдруг,
бледно-золотая осень умылась искристым сиянием первого белейшего снега, Ин-Лун
исчез. И сколько бы Принцесса ни звала его, срывая голос, утирая колючие,
застывающие на холодном ветру слезы, дракон не пришел.
Его крылья восстановились, и он вернулся в
небесные чертоги, стенами которым служили шелка потоков воды и серо-пепельная
вязь туч. Исчез, оставив ей дар грезить, да будто и сам был только грезой.
Но, как и предрекал Ин-Лун, в тот же день,
когда новые крылья отправили его в полет, девушка нашла свои.
И потянулись месяцы, годы, все такие же
однообразные, все в тех же золоченых решетках быта. Но Принцесса уже была
свободна, она была всем и везде – благодаря сильным крыльям своего воображения.
