***

Вне времени и вне пространства,
Без сил, без ясного
отточенного тщательно ума,
Среди пустоты с приятным убранством
Я сочиняла смысл, коверкая слова.

А там, снаружи, задохнувшийся жар -
Та адовая, морящая,
закормленная скелетами пора...
Я истомила музу. Под запылившейся вуалью чар
Она казалась лучше, чем была.

При молчаливых звуках старинного марша
Скребло закорючками
пускалось в прерывистый путь.
Я с каждой буквой становилась старше,
Исписывала свою суть.

Смыслы. Роли. Строки. Утро

Невеста:

Я разлепляю веки, делаю вдох.

Серое утро. Пыль. Аромат роз, гербер, лилий и еще черт знает каких цветов – ядовито-божественный. Тяжесть углекислоты.

Даже этот блеклый, пока не разогнавшийся свет режет глаза. Закрываю лицо ладонями, сажусь на постели. Тру глаза, убираю руки.

Ты спишь рядом. В нелепейшей позе. На боку. Похожий на тощего, странно вывернутого, ощипанного цыпленка. Открыв рот. Похрапывая. Волосы всклокочены, боксеры приспущены, обнажают верхнюю часть ягодицы, покрытую короткими черными волосками.

Морщусь, сглатываю горьковатую слюну, пытаясь смягчить болезненно сухие горло и рот. Обвожу взглядом номер.

Номер для новобрачных.

Вчера был великий день. Великолепнейший день. Сиявший солнцем, до краев наполненный бликами гармонии. До ряби в глазах сверкающий оттенками идеальности, пышностью, классической элегантностью правильности.

Вчера. А сегодня?

Утро. Новой жизни? А старая где?..

Где я, захмелевшая, влюбленная в то, чтобы просто быть? Есть я, испытывающая похмелье и жжение усталости в теле.

Где мой праздник? Вот здесь. В руинах. В валяющихся на полу снежно-белых чулках, небрежно закинутых под кресло белых туфлях, их задки и каблуки призрачно выделяются в полутьме. В платье цвета слоновой кости, очень похожем теперь на ошметки тюля и огрызки атласа. В двух бутылках шампанского, выпитых, сиротливо плавающих в своих ведерках, лед в которых стал лишь воспоминанием об обжигающих холодом формах, превратившихся в бессодержательную воду. В опрокинутых фужерах, глядящих мне в глаза стеклянной пустотой. В твоей жилетке, болтающейся распотрошенным пугалом на спинке кровати. В брюках, чем-то залитых, отброшенных к банкетке, не долетевших до нее.

Прежняя жизнь вот здесь – растерзана, безжалостно скинута, вышвырнута, испита до дна, выдохнута. Что дальше?

А вчера был чудесный день. Идеальный день. День, где правила я. Где царила я, мои желания, моя красота и мое счастье. День, когда меня поглощали, поедали взглядами – одобрительными, возбужденными, радостными, завистливыми, пристальными. День, когда меня купали во внимании, мазали мирром восхищения. Признавали мое превосходство. Поклонялись мне.

Играла такая музыка, что сладко щемило сердце. Улыбками цвели лица, отчего хотелось обнять весь мир. Цветы благоухали так, что я пьянела и будто летела над землей. Лебеди – ангельски белые, спустившиеся прямо от врат рая. Шампанское – золотистая, пузырящаяся восторгом амброзия. Стол, ломящийся от подарков, - радуга блестящих упаковок. Солнце над головой – пылающее, слепящее, заряжающее жаждой жизни. Небо никогда прежде не было таким глубоким, таким бесконечно голубым, таким безоблачным. Никогда еще до этого дня вселенная не казалась такой… сосредоточенной только во мне, созданной только для меня.

Я – невеста. Этот день – мой триумф.

Что дальше? Что сегодня?

Все страницы книги сказок перевернуты, сама книга захлопнута. Тусклая серая обложка, как раз цвета этого утра. Идеалы описаны, отыграны, пережиты. Они не вернутся. Остались там, позади.

А теперь – утро. А теперь – будни. Где я – жена. Привязка к мужу. К дому. Быту. По сути – потерявшая себя, но с целым списком дел, обязанностей, претензий. С грузом непонимания, приспосабливания, ненужной дипломатии. С будущим из неприятия, обид, скандалов. Упреков.

Кто ты? Я тебя не знаю. Знала как человека, пообещавшего назвать своей женой, преобразовавшего мою жизнь в празднество, в возбуждающий коктейль из ожидания, еле сдерживаемого нетерпения, зависти и благоговения окружающих.

Что дальше? Где то блистательное вчера? Я не хочу померкшего и отыгравшего вальс упоения и блаженства сегодня. Я хочу снова купаться в звездной пыли, шагать по бриллиантовым дорожкам знания, что все – правильно, все – благо, все – устроено мудро, и полной грудью вдыхать пыльцу совершенства жизни.

Я не желаю сегодняшнего дня. Отказываюсь от него. Отдаю его обратно. Я хочу день вчерашний, где все сияло, пело и куда-то неслось. День без нового статуса, серости, убогости, неустроенности, неизвестности.  И панического страха, что,  достигнув своей вершины, я спускаюсь теперь вниз – в свою тьму и тление.

Утро. Мертвенно-серое. Разложение увядающих цветов, рассыпающихся снов.

Осторожно перекинув ногу через тебя, брезгливо скривившись, я слезла с кровати.

Моя сумка. Белье. Джинсы. Футболка. Дверь номера притягивает, настойчиво зовет.

- Котенок, - твой осипший, дрогнувший голос с кровати. – Ты куда?

Я замираю, так и не коснувшись прохладного металла дверной ручки.

Смыслы. Роли. Строки. Кофе

Вдова:

Дз-з-з-з, дз-з-з-з.

Нет, этот звук вибрации телефона под подушкой не воспроизвести. Его надо впустить внутрь, в мозг и кровь. Точка отчета среди множества подобных.

Штангист. Пачкает руки магнезией. Склоняется над штангой. Хват одной рукой, другой. Отрыв веса от пола. Вытягивает руки, сжимающие гриф, вверх, приседает под навалившейся тяжестью. Потом с трудом, вызывающим и сострадание, и удивление, выпрямляется. Неотвратимо, напрягая каждую мышцу, натренированную, ставшую уродливым канатом.

Шесть тридцать утра – моя штанга. Рассвет нового дня – постепенное поднятие на ноги, с грузом, давящим на позвоночник и руки.

Очередная встреча со своим «я», пугающая, не дающая ответов.

Шаг-рефлекс белки в колесо, поджидающее ее, легким проворачиванием приглашающее бежать быстрее – в комично-ограниченное никуда.

Сажусь на кровати. Покадрово: лечь на бок, извлечь телефон, отключить будильник, приподняться на локте, заставить себя сделать рывок, сгруппироваться, сесть.

Тьма зимнего утра, мистические силуэты предметов в комнате – все будто продолжение сна.

И я верю, что сплю. Живу во мраке, живу во сне. Это убожество, работа в пустоту и гнетущая длань будущего, состоящего из ряда бесчисленных клонов одного дня, разве что с небольшими вариациями в сторону еще большей уродливости – это не может быть реальностью. Реальность была тысячу лет назад, когда мир сиял красками неразрушенных идеалов, горланил песни беспечного и самоуверенного максимализма и бойко, прямо-таки оглушающе, отбивал степ веры в лучшее: в людях, в себе, в жизни.

Босой ногой начинаю вычерчивать дуги по теплому крашеному полу, цепляясь пальцами за зазоры между досками – ищу тапочки.

Обуваюсь, прохожу на кухню. Щелчок по выключателю. Энергосберегающая лампочка зажигается через несколько секунд. Резкий свет – разверстая и тут же захлопнувшаяся за мной пасть динозавра.

Ам. Началось.

Исходная позиция дня: наклон, хватка на холодящем железе грифа штанги.

Накормить кота – первый миллиметровый отрыв дисков, весом свыше ста пятидесяти килограмм, от пола.

Принять душ – руки вверх и присед под пригибающим к земле грузом. Смотреть только вперед – нельзя иначе.

Кофе – допинг. Чтобы неуклонно, атлетически и механически мысля, выпрямиться, держа вес над своей головой.

Кофе – аромат отторжения и гнева на действительность, с которой не знаешь что делать, а потому постоянно спрашиваешь, твоя ли она.

Бодрит.

Кофе – специя из пыли повседневности, сладко обжигающий, щиплющий бархатистым послевкусием горечи вкус отчаяния, когда из цикличного завихрения «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека» и «Аптека. Улица. Фонарь» ты, тычась во все грани смыслов и риторических вопросов, ищешь выход.

Пробуждает. Повышает артериальное давление.

Кофе – цвет твоего дня, твоей словно паразитирующей в организме сонливости и твоего страха, что это или никогда не закончится, или закончится слишком быстро, который ты по желанию разбавляешь молоком своей надежды, что, может, сегодня будет чуть легче и приближенней к иллюзорно беззаботным будням юности, или несколькими миллилитрами сливок своего неплохого настроения, потому что в книге, что была открыта тобой, обнаружилась мысль, требующая критического осмысления, или каплями лимонного сока – твоей усталости, кислой, но ярко ощущающейся.

Кофе – штамп, который неспешно глотаешь из кружки, к ней ты штампованно привязана, в удушающе привычном, заштампованном предметами быта антураже своей кухни, освещенной глупейшим штампованно прямолинейным и абсолютно искусственным источником, а за окном штампованно естественная тьма утра, видимо, впавшего в кому, не собирающегося пробуждаться, и зимний штампованный холод жизни, превратившейся неожиданно в обыкновенную смерть.